Чудак из шестого «Б». Повести - Страница 8

Но я все же притворился, что не расслышал вопроса.

— Что?-крикнул я.- Не слышу, повтори еще раз.

Рядом стояла Ольга Андреевна, а папа так заорал в трубку, что не только я или Ольга Андреевна, а прохожие на улице могли услышать его голос.

Прижал трубку к уху изо всех сил, несколько раз «чтокнул» и, не слушая папу, повесил трубку.

Телефон зазвонил снова.

— Не вешайте трубки, — сказала телефонистка.- Разговор не окончен.

— Ничего не слышно,- ответил я.

— Нет, слышно,- сказала телефонистка.- А если вы глуховаты, позовите кого-нибудь с нормальным слухом.

Тут ворвался папин голос. Он сказал, что ничего подобного — его сын совсем не глухой, а их телефон работает неважно.

— Папа,- сказал я,- теперь я тебя слышу хорошо.

— Ну, что же ты купил маме?

— Ничего.

— Ничего? — удивился папа.- Зря я на тебя понадеялся. А почему ты, собственно, ничего не купил?

— У меня нет денег.

— Как — нет? Ты их потерял?

— Не потерял, а нет.

Хотел ему все объяснить, но по телефону это трудно.

— Ну, понимаешь…- Надо было какого отделаться, и я сказал: — Проел на мороженое.

— Так,- оказал папа.- Силён мужик.- Помолчал.- Обидно, что ты меня подвел.

Папа не попрощался со мной и повесил трубку.

Никогда он не кричал и не ругался на меня и даже никогда не сердился. Такой он был человек. Всегда говорил про меня: «Мал еще, вырастет-поймет». А тут ничего такого не сказал, повесил трубку, и все.

День был скучный. В школе я ни с кем не разговаривал. А если ко мне кто-нибудь приставал, огрызался. Хотелось поругаться.

Вечером некуда было деваться. А мама все время спрашивала, почему я такой грустный.

Тоска заела меня просто смертельная. Оделся и вышел.

У староарбатского метро остановился и купил себе мороженое. Весь рубль проел на мороженое. Последний папин рубль. Меня прямо тошнило от этого мороженого. А я ел и ел, не знаю почему. Вероятно, от одиночества и от жалости к себе хотел все свои внутренности заморозить.

Потом стал приглядываться: искал веселую молодую парочку. Мне когда скучно, я всегда так делаю. Найду такую парочку и иду следом за ними. Интересно на них со стороны смотреть: медленно они идут, останавливаются, где только можно. И все время смеются.

А я иду следом и делаю все то же, что и они.

Они остановятся у витрины. И я остановлюсь. Они начинают смеяться. И я про себя смеюсь. Даже если ничего смешного на ум не приходит, растягиваю губы и корчу рожи. А потом мне действительно делается смешно.

Но сегодня был невезучий день. Молодые парочки не попадались, а всё какие-то солидные. За такими не увяжешься: они или загоняют до пота, или засохнешь от тоски.

Взял и позвонил Нине.

— Кто ее спрашивает?

Я узнал по голосу Иннокентия Иннокентьевича.

— Борис.

Хотел поздороваться, но не стал. А то еще подумает, что навязываюсь.

— А, Борис. Давай заходи в гости.

— Прямо сейчас?

— Конечно.

Походил минут двадцать для солидности у Нининого подъезда и зашел.

Вся их семья была в полном сборе. Пришлось здороваться со всеми за руку.

Потом Иннокентий Иннокентьевич повел меня в другую комнату и показал свою коллекцию.

Это было неслыханное богатство. В большом ящике, в отдельных гнездах, лежали эмблемы разных автомашин. Олени, быки, львиные головы, антилопы, самолеты, звезды, копья.

Эмблемы были тщательно отникелированы. Они были холодные, блестящие и недоступные. Я гладил, перебирал их, расставлял на столе.

— Ну как? — спросил Иннокентий Иннокентьевич. — Как тебе моя коллекция?

— В порядке,- ответил я.

Я так был растерян, что просто больше ничего не мог сказать.

— Будешь собирать такую же?

— Попробую,- ответил я робко.

— Тогда для начала возьми себе пять эмблем.

— Что вы, Иннокентий Иннокентьевич. Такая ценность!

— Бери, тебе говорят. Презираю коллекционеров, которые не поддержат товарища.

Я посмотрел на коллекцию и не знал, на чем остановиться. Мне даже жарко стало. Наконец я собрался с духом и взял три эмблемы.

Я взял три самые старые, облупленные эмблемы, чтобы не обидеть Иннокентия Иннокентьевича. Потом помялся и взял две получше: серебристую, с синим пятнышком эмблему итальянской машины «фиат» и чешскую квадратную пластиночку с видом гор Высокие Татры — эмблему машины «татра».

— Сейчас я тебе заверну их,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.

— Не надо. Я так,- и спрятал эмблемы в карман.

Потом мы пошли пить чай. За столом уже сидели Нина, ее бабушка и мама Людмила Захаровна.

— Налюбовались? — спросила Людмила Захаровна.

— Чем бы дитя ни тешилось,- оказала бабушка, — лишь бы не плакало.

Я не понял, про кого бабушка сказала, и промолчал. А Нина рассмеялась:

— Это она про папу.

Я сел и опустил руки в карман. Пощупал эмблемы.

— Боря,- спросила Нина,- ты какое больше любишь варенье: сливовое или вишневое?

— Сливовое,- ответил я.

— А я вишневое, оно у нас с орехами.

Нина стала накладывать варенье в блюдце и уронила одну ягодку на скатерть.

— Ах, какая ты, право, размазня! — сказала Людмила Захаровна.- Руки у тебя дырявые.

Нина покраснела. Хуже всего эти чаи, не знаешь, о чем говорить, варенья толком не поешь, потому что кажется, что тебе смотрят в рот. В таком положении сразу вспоминаешь что-нибудь плохое. И я, конечно, вспомнил про истраченные деньги.

Тут мне сразу расхотелось и варенья и чаю. И даже эмблемы, которые царапали мне ногу сквозь материал в кармане, не успокоили меня.