— Нравятся? — спросил Иннокентий Иннокентьевич.
Это был наивный вопрос — кому же машины не нравятся! Я кивнул.
— Значит, мы с тобой родственные души. Я тоже люблю машины. Могу часами любоваться.
Честно говоря, я больше бы поверил, если бы он сказал, что может любоваться часами осенним листопадом.
— У нас дома есть коллекция, — оказала Нина.- Эмблемы грузовых и легковых машин.
— Я собрал уже пятьдесят эмблем марок автомашин,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.
— А я даже не знал, что такие коллекции собирают,- признался я.
— Могу поделиться своим опытом и коллекцией,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.
Тут подошел внуковский автобус-экспресс, и я ничего не успел ответить.
Во Внукове было действительно хорошо. На аэродромном поле стояли самолеты: реактивные, беспропеллерные «ТУ», четырехмоторные турбовинтовые «ИЛы». От их крыльев на бетонные плиты аэродрома падали тени. В тени спокойно прятались большие грузовики-бензовозы.
Мне показалось, что это не обыкновенный аэродром, а космодром. Сейчас загудят моторы, и эти самолеты уйдут куда-то в неизвестную высь.
Но тут стайка людей, обыкновенных людей в пальто, в шляпах и даже с ободранными, старыми портфелями и чемоданами в руках, прошла через контроль и направилась к самолету.
Они были такие незаметные, эти маленькие люди, на большом бетонном поле среди могучих, многотонных самолетов.
И летчики были ничуть не лучше всех остальных. Они только немножко увереннее шли по летному полю, разговаривали и смеялись.
Самолет вырулил на взлетную дорожку, дал полный оборот моторам и взлетел.
Он уже превратился в тоненькую горизонтальную полоса ку, а я все смотрел ему вслед и думал про людей, которые сидят там в удобных креслах, и им совсем не кажется удивительным, что они так высоко над землей.
— Я уже летал сотни раз и никак не могу привыкнуть,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.- Страшно, но волшебно. Этакую многотонную штучку подымают в небо.
Прилетел другой самолет. Когда он уже бежал по полю, то на хвосте у него выскочило два маленьких парашюта.
— Посадочная скорость очень большая,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.- Парашюты для торможения.
Прошли пассажиры. Они были веселые, разговаривали и смеялись, а летчики шли молча.
«Устали, — подумал я. — Нелегко, вероятно, управлять самолетом».
— Как вы думаете, Иннокентий Иннокентьевич, меня возьмут в летчики? — Сам не знаю, как у меня выскочил этот вопрос, и теперь я боялся, что он засмеется или начнет говорить об этом слишком громко и нас услышат чужие люди.
Он посмотрел на меня, и я увидел, как в стеклах его очков играют солнечные лучики, и в солнечных лучиках маленькие, далекие, колючие глаза. Они всегда одинаковые, по таким глазам ни о чем не догадаешься.
— Знаешь, важно не бояться и хотеть,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.
— А я не боюсь и хочу,- ответил я.
Нравилось мне, что он говорил как-то по-своему. А то другой бы обязательно сказал: если ты будешь хорошо учиться и т. д., то возможно…
Все и так уже сейчас знают, что учиться надо, можно об этом лишний раз не напоминать. А многие взрослые об этом напоминают просто от лени. О другом ответе надо думать, а этот сказал и отвязался.
— Ты решил стать летчиком? — спросила Нина.- А говорил, поедешь в Сибирь.
— Ты что-нибудь слышала о летчиках, которые открывают на своих самолетах залежи полезных ископаемых? Они летают над Сибирью, утюжат сибирскую тайгу. А в самолете у них специальный прибор, он все отмечает. Где руда, где вольфрам, где никель.
— Нет,- ответила Нина.- Не слыхала.
— И другие, конечно, в вашем классе не слыхали?
— Может быть, Костиков знает. Он иногда читает «Юный техник».
— Придется тебе им про это растолковать,- сказал Иннокентий Иннокентьевич.
— Придется,- ответил я.
В день маминого рождения я всеми силами старался не вставать, пока мама не уйдет. Плохое у меня было настроение, и неизвестно, что говорить маме. Подарка я ей так и не купил.
Открыл один глаз и осторожно поглядывал, как она собирается на работу. Обычно по утрам она ужасно веселая и энергичная, а сегодня она была печальная.
Конечно, день рождения, а никто не поздравляет. Точно она живет не в семье, а на необитаемом острове.
«У меня плохое настроение — это так,- подумал я.- Но мама не виновата, что я такой легкомысленный тип».
Встал, подошел к маме и сказал:
— Поздравляю.
— Спасибо,- сказала мама.- А я решила, что ты забыл.
Чмокнул маму в щеку. Он нее пахло молоком.
Когда я маму поздравил, она сразу повеселела. Для нее все было в порядке. Я ее поздравил, папа тоже, конечно, поздравит. Значит, все в порядке. Правда, когда папа бывал дома, то он всегда дарил ей подарки: духи там или новый шарфик. А тут папы нет.
Она-то не знала, что папа все поручил мне. Это ведь было нашей мужской тайной.
Мама побегала еще немного по комнате. Переодела кофточку. У нее такая привычка — утром обязательно два раза переодеваться. А потом ушла.
И тут зазвонил телефон. Длинный, продолжительный звонок междугородного телефона. Ольга Андреевна решила, что это звонит ее сын, и бросилась к аппарату. Но оказалось, что это папа.
— Мама уже ушла,- сказал я.
— Какая жалость! — ответил папа. — Ну, ты ее поздравил?
— Конечно,- сказал я.- Поздравил.
— Что ты ей подарил? — опросил папа.
Слышно было, как назло, очень хорошо. Когда где-нибудь в кино или в театре изображают телефонный разговор, то обычно бывает плохо слышно и артисты кричат во все горло и путают слова, и от этого выходит всякая путаница. А тут было слышно превосходно.